Об альбоме: Коментарий Бледного был краток: "Все что я могу сказать — это не последний релиз от 25/17 в 2010 году".
Слово не воробей, а кома не гематома. Когда ты в гостях, не веди себя как дома. Тем более при встрече с людьми незнакомыми. Видите ли, парады – для победителей. На флаге радуга – соболезнования родителям. В отличие от ментов мы убедительны даже без аргументов. Хотя не скрою, были в жизни пара моментов, когда сталь говорила, а мы молчали. Здоровье отдали девяностым и – крепче стали. Одноразовый пакетированный типа чай. Или подземный многолетний – выбирай. Даже если наше видео лоубаджет, Наши идеи, по-любому, рвут башню. Как Джуда Лоу завалил Мэт Дэймон – «Талантливый мистер Рипли». Мои руки – мангусты, моя печень – кобра, в голове – Редьярд Киплинг. Меньше знаешь – лучше спишь, можно не проснуться вовсе. Кто-то чего-то не понял, ну, Бог с ним. Наивность простительна, а вот глупость – болезнь, и бывает, что лечение уже бесполезно. Заражение через средства массовой информации. Полушария мацают грязные, жадные пальцы, как пьяную девку, плодя вырожденцев. Беспредел начинается, когда Бога нет в сердце.
Бледный на серьезке, если мозг – доски, пробью рэпом жестким, включайте мозг!
Вам не покажут этого на первом канале. Мы слишком много видим и много чего знаем. По радио затянут песню старую, знакомую: прячьтесь, уважаемые, начались погромы. Пострадал приезжий – это фашизм! – крик в ухо. Если гости режут местных – это бытовуха. Правозащитники молчат, немы, как рыбы, ведь для хозяев жизни мы – рабы трубы. Прострелить башку может мент в супермаркете. Несогласных под пресс – кровью харкайте! Подмена понятий, в головах наших варят кашу и на части пилят биг кантри маза раша. Двести восемьдесят два – статья, как дамоклов меч. Для порядка, напоказ, крепостных надо сечь. Русские теперь здесь люди второго сорта, скоро от напряжения лопнут аорты.
Нам некуда бежать, сестры и братья, просыпайтесь, вставайте! Нам есть, что терять, братья и сестры, просыпайтесь, пока не поздно!
Вера мешает им сломать нас до конца, вера в Единого Создателя Бога Отца. Они хотят разрушить тело наше изнутри – больше всего хранимого сердце свое храни. Беснуются шуты, отвлекая внимание. Во время чумы – фуршет. На расстоянии нескольких тысяч километров от Москвы – приметы вырождения в контексте нищеты. Смотри, слуге сказали, что он может стать царем. Власть народа, голосуй, не думай больше ни о чем! Свобода выбора, а выбор примерно такой: фашист или гей, кафир или гой. Все это было бы смешно, если б не было серьезно. Я понял окончательно, что уже поздно надеяться на перемены к лучшему – Кали-Юга. Будем держаться крепче, молиться друг за друга.
Нам некуда бежать, сестры и братья, просыпайтесь, вставайте! Нам есть, что терять, братья и сестры, просыпайтесь, пока не поздно!
В советские годы про авторитетов еще не снимали скандальных телесюжетов. Винтом, черняшкой, марафетом по притонам где-то здоровье убивали только урки и поэты. Работяги спиртом обжигали глотки. Слухи и легенды ходили о воровских сходках. Пацанята собирались вечером у голубятни, чтобы со свистом в небе чубатых погонять им. На районе – в уважухе фиксатый дядя Вася, а по улицам открыто не ходили пидарасы. Участковый знал в лицо всю окрестную шпану. После танцев были драки в городском саду. За сказанное слово всегда могли спросить, и не надо тут горбатого лепить, моросить. Кого-то провожали в армию защищать страну, кого-то на тюрьму, типа, искупать вину.
Правда у каждого своя, я согласен, но язык силы всем предельно ясен. В ярости бык атакует ткань красную, человек может быть в сто раз опасней.
В дикие девяностые Шварценнегер с плаката сказал молодым: «Ты можешь все, как Терминатор». Никого не бойся, это новое время, бери от жизни все, кто не дает – ставь на колени. Старый урка хрипел, сжимал в руке заточку, один против десяти спортсменов: «Бычье, никаких правил, никаких понятий, вы ж за деньги удавите отца родного с матерью». Товарищи Калашников, Макаров, Токарев стали спорить друг с другом, по-жестокому. Малиновый пиджак на плечах, как мантия – короли из народа, демократия. Рыжье, бэха – пацаны шли к успеху. Черви съели тех, кто не успел с темы съехать. Романтично, как зефир в шоколаде. Это все лохам покажут по телеку в «Бригаде».
Правда у каждого своя, я согласен, но язык силы всем предельно ясен. В ярости бык атакует ткань красную, человек может быть в сто раз опасней.
– Слышь, это наш коммерс, мы его крыша. – А вы чьи будете? – Щас все распишем. Такие разговоры теперь вы не услышите, и будет лучше, если будете как мыши вы. Посчитано, поделено, семь раз перепроверено, никого не удивишь шестисотым мерином. Дела легальны, и все меньше выстрелов. Свои чиновники, полковники, министры копают глубже русла для финансовых потоков. Все на крючке, свободных нету от оков пороков. Не дремлет око старшего брата – одни щемятся в Лондон, другие заезжают в хаты. Зачем есть крошки, если есть красные корки, кому икорка, кому полынь горькая. Пока неудачники на кухнях синьку квасят, серьезные люди бюджеты пилят железом власти.
Правда у каждого своя, я согласен, но язык силы всем предельно ясен. В ярости бык атакует ткань красную, человек может быть в сто раз опасней.
Ну и зачем этот взрыв из прошлого? Расстались ведь нормально, по-хорошему. – Надо встретиться. Вопрос: зачем? – Не по телефону, понимаешь, нужно очень. Прошлое не отрезать, как собаке хвост. Оно стучится в сердце, как нежданный гость. Эскалатор ехал вниз, а мы бежали вверх, коньяк на Патриках, поцелуи на виду у всех. Дома, путаясь в одежде, падали без сил. Она была смешная, я ее часто бесил, приходя под утро с друзьями синими. Рамсили, как кошка с дворовой псиной. Пойми, я никогда не был идеалом. Потом мирились, под одеялом. Вспомнил – смешно, и немного грустно. Зачем ворошить эмоции чувства…
Старые письма, старые фото. В памяти моей записной книжки бесполезные буквы, цифры. Здесь больше не живет твой плюшевый мишка.
Вышла замуж, ребенок, и вдруг все кончено. Как будто сглазили или навели порчу. Словно черти проверяют на прочность. Малому год, отец – нарик сторченный. Тащит все из дома, должен всем знаком, а раз нашла его в ванной, почти в коме. Нужно объяснить ему, чтобы все понял. Она его любит, а там проблемы с законом. Но эта жизнь не моя, а я этому типу не маяк, чтоб он на меня смотрел, как моряк в ночи, и слушал, как я его буду жить учить. А вслух сказал: – Не плачь, держись, нормально все будет, это жизнь… Пусто, дождливо, по-осеннему грустно. Листьями в костре эмоции чувства…
Старые письма, старые фото. В памяти моей записной книжки бесполезные буквы, цифры. Здесь больше не живет твой плюшевый мишка.
Ко мне прилетела птица, в клюве принесла ключики. Я открыл замок на двери, потом я открыл наручники. Выбрался из подвала на волю, огляделся – не могу понять: то ли птица меня подставила, то ли ключи перепутали. Что ж мне теперь, молчать? Уйти под лед? Думать только о том, как пополнить счет? Или кричать что есть мочи: куда претесь вы, чего хочете? Это чревато тем, что отвезут в палату, мне вколят препараты и голову набьют ватой. Не ходить нам по воде, как посуху. Мужик пропил соху, мудрец посох свой. Сын отрекся от отца, стал живым трупом, чтобы в трещины на зеркале, глядя тупо, не понимать, кто он, где он и зачем он, и за чьим плечом виден демон.
Ко мне прилетела птица, в клюве принесла ключики. Я открыл замок на двери, потом я открыл наручники.
А может, я не там искал, и где-то есть этот край, идеальный мир, рай. Давай, покажи на карте, расскажи маршрут, я оставлю все и отправлюсь в путь. Босяком, через равнины и хребты, отпугивая криком зверей, до хрипоты. Только вот пока никто из тех, кто нашел, не позвонил, не написал – приезжай, мы ждем. А вдруг снится мне все, и люди слышать хотят? И после двадцати мечты живут, зажигая взгляд? И надежда есть, всех до одного спасти до того, как успеют сами себя извести? Да вот только ведь не бывает так. И птица та самая, и на ключах печать-клеймо стоит, тайный верный знак. Я на солнце щурясь, до хруста сжал кулак.
Ко мне прилетела птица, в клюве принесла ключики. Я открыл замок на двери, потом я открыл наручники.
Внимание! AdBlock блокирует показ скриншотов, все вопросы к разработчикам )))
